Легенда об Уленшпигеле - Страница 149

149

Уведя их, он обратился к ним с такими словами:

— Парни и девушки! Вы находитесь на лучшем из всех кораблей. У нас что ни день, то пирушка, попойка, гульба. Если вы намерены отсюда уйти — платите выкуп. Если же соблаговолите остаться, то живите, как мы: трудитесь не покладая рук и ешьте за обе щеки. Что касается вас, милашки, то я властью капитана предоставляю вам полную свободу: хотите не меняйте своих дружков, с которыми вы пришли к нам на корабль, хотите выберите кого-нибудь из храбрых Гезов и вступите с ними в брак — мне это безразлично.

Милки, однако ж, пожелали остаться верными своим дружкам, за исключением одной — эта, с улыбкой поглядев на Ламме, спросила, не хочет ли он ее ласк.

— Очень вам благодарен, милочка, но сердце мое занято, — отвечал Ламме.

— Этот чудак женат, — видя, что девушка расстроилась, пояснили ей Гезы.

Но девушка, повернувшись к Ламме спиной, тут же выбрала себе другого, такого же толстопузого и толстоморденького.

В этот день и потом еще несколько дней подряд на кораблях мяса было невпроед, а вина — хоть залейся, и Уленшпигель говорил:

— Да здравствует Гез! Дуй, холодный ветер, — мы нагреем воздух нашим дыханием! В нашем сердце горит огонь любви к свободе, горит огонь ненависти к врагу. Выпьем вина! Вино — это молоко, которое пьют зрелые мужи. Да здравствует Гез!

И Неле пила из золотого кубка, и, разрумянившись от ветра, играла на свирели. И всем Гезам, невзирая на холод, весело пилось и елось на палубе.

18

Внезапно на берегу зажглись факелы, и при их свете весь флот увидел сверкавшую оружием черную толпу. Затем факелы так же внезапно погасли, и снова воцарилась тьма.

По приказу адмирала был подан тревожный сигнал. Все огни на судах были потушены. Моряки и солдаты, вооружившись топорами, залегли на палубе. Доблестные канониры с фитилями в руках стояли около пушек, заряженных картечью и цепными ядрами. Было заранее условлено: как скоро адмирал и капитаны крикнут: «Сто шагов!», что должно было означать расстояние, на которое подошел неприятель, канонирам надлежит открыть огонь с носа, с кормы и с борта.

И капитаны услышали голос мессира Ворста:

— Смерть тому, кто заговорит громко!

И они повторили за ним:

— Смерть тому, кто заговорит громко!

Ночь была звездная, но луна не светила.

— Слышишь? — говорил Уленшпигель Ламме голосом тихим, как дыхание призрака. — Слышишь говор? Это амстердамцы; Слышишь, как визжит лед под их коньками? Быстро бегут! Слышно, как они переговариваются. Вот что они говорят: «Лежебоки Гезы дрыхнут. Лиссабонские денежки будут наши!» Зажигают факелы. Видишь их осадные лестницы, видишь их мерзкие хари, всю длинную цепь атакующих? Их тут более тысячи.

— Сто шагов! — крикнул мессир Ворст.

— Сто шагов! — крикнули капитаны.

И тут раздался громоподобный залп, а вслед за тем — жалобные крики людей, попадавших на лед.

— Залп из восьмидесяти орудий! — сказал Уленшпигель. — Бегут! Гляди, гляди! Факелы удаляются!

— В погоню! — крикнул адмирал Ворст.

— В погоню! — крикнули капитаны.

Погоня, однако ж, длилась недолго: беглецам не надо было бежать лишних сто шагов, а в быстроте они могли бы поспорить с перепуганными зайцами.

А на людях, стонавших и умиравших на льду, были обнаружены золото, драгоценности и веревки для того, чтобы вязать Гезов.

И после этой победы Гезы говорили:

— Als God met ons is, wie tegen ons zai lijn? (Коли с нами бог, кто же нам тогда страшен?) Да здравствует Гез!

А на третий день утром мессир Ворст, охваченный тревогой, ждал нового нападения. Ламме выскочил на палубу и сказал Уленшпигелю:

— Отведи меня к этому адмиралу, который не хотел тебя Слушать, когда ты предсказывал мороз.

— Иди один, — сказал Уленшпигель.

Ламме запер камбуз на ключ и пошел к адмиралу. Тот стоял на палубе и вглядывался в даль, не заметно ли какого-нибудь движения в стороне Амстердама.

Ламме приблизился к нему.

— Господин адмирал, — заговорил он, — может ли скромный корабельный кок высказать свое мнение?

— Говори, сын мой, — молвил адмирал.

— Монсеньер! — продолжал Ламме. — Вода в кувшинах тает, битая птица отошла, на колбасе уже нет инея, коровье масло отмякло, масло постное вновь стало жидким, соль отволгла. Скоро дождь пойдет — стало быть, мы спасены, монсеньер.

— Кто ты таков? — спросил мессир Ворст.

— Я кок с корабля «Бриль», — отвечал Ламме Гудзак. — И ежели все эти великие ученые, именующие себя астрономами, гадают по звездам так же хорошо, как я по приправам, они бы, уж верно, сказали нам, что ночью будет оттепель и страшнейшая вьюга. Но только оттепель продлится недолго.

И, сказавши это, Ламме вернулся к Уленшпигелю, а в полдень обратился к нему с такими словами:

— Я опять оказался пророком: небо нахмурилось, ветер бушует, идет теплый дождь, вода поднялась на целый фут.

Вечером он радостно воскликнул:

— Северное море вздулось, начался прилив, громадные волны хлынули в Зейдер-Зе и ломают лед — лед трескается и осыпает искрящимися осколками корабли! А вот и крупа! Адмирал отдал приказ отойти от Амстердама, а воды столько, что поплыл наш самый большой корабль. Вот мы уже в Энкхейзенской гавани. Море замерзает снова. Я опять оказался пророком. Господь сотворил чудо.

А Уленшпигель сказал:

— Благословен бог наш — выпьем во славу божью!

И прошла зима, и настало лето.

19

В половине августа, когда куры, наевшись зерен, пребывают глухи к призывам петуха, трубящего им о своей любви, Уленшпигель сказал морякам и солдатам:

— Кровавый герцог осмелился издать в Утрехте благодетельный указ, в котором он среди прочих благостынь и щедрот грозит непокорным жителям Нидерландов голодом, смертью, разором. «Все, кто еще не сдался, будут уничтожены, — вещает он, — его королевское величество заселит ваш край иностранцами». Кусай, герцог, кусай! Зубы гадюки ломаются о напильник. Напильник — это мы. Да здравствует Гез!

149