Легенда об Уленшпигеле - Страница 142

142

Семь звездоносцев кричали:

— Пожалейте несчастный мир!

А семь призраков хохотали. И хохот их был подобен клекоту тысячи орланов. А Смерть размахивала косой.

— Слышишь? — сказал Уленшпигель. — Эти хищные птицы охотятся на несчастных людей. Они питаются маленькими пташками, простыми и добрыми.

Семь звездоносцев кричали:

— Где же любовь? Где справедливость? Где милосердие?

А семь призраков хохотали. И хохот их был подобен клекоту тысячи орланов. А Смерть бичевала их.

А корабль их шел по волнам, надвое разрезая корабли, лодки, мужчин, женщин, детей. Над морем гулко раздавались стоны жертв, моливших:

— Сжальтесь над нами!

А красный корабль шел по телам, меж тем как призраки хохотали и клекотали орлами.

А Смерть, хихикая, пила воду с кровью.

А затем корабль скрылся во мгле, битва кончилась, семь звездоносцев исчезли.

И Уленшпигель и Ноле ничего уже больше не видели, кроме темного неба, бурных волн, черных туч над светящимся морем да красных звезд, мерцавших совсем-совсем близко.

То были огни двадцати двух кораблей.

Хор грома и моря рокотал на просторе.

И тогда Уленшпигель осторожно ударил в колокол и крикнул:

— Испанцы! Испанцы! Держать на Флиссинген!

И крик этот был подхвачен всем флотом.

А Неле Уленшпигель сказал:

— Серая пелена распростерлась над небом и морем. Огни горят тускло, встает заря, ветер свежеет, брызги взлетают выше палубы, льет дождь, но скоро перестанет, вот уже всходит лучезарное солнце и золотит гребни волн — это твоя улыбка, Неле, свежая, как утро, ласковая, как солнечный луч.

Идут двадцать два корабля. На кораблях Гезов гремят барабаны, играют свирели, Де Люме кричит:

— За принца, в погоню!

Вице-адмирал Эвонт Питерсен Ворт кричит:

— За принца Оранского, за адмирала — в погоню!

На всех кораблях — на «Иоанне», «Лебеде», «Анне-Марии», «Гезе», «Соглашении», «Эгмонте», «Горне», «Виллеме Звейхере», «Вильгельме Молчаливом» — кричат капитаны:

— За принца Оранского и адмирала — в погоню!

— В погоню! Да здравствует Гез! — кричат моряки и солдаты.

Шхуна Долговязого «Бриль», на которой находятся Ламме и Уленшпигель, эскортируемая «Иоанной», «Лебедем» и «Гезом», захватывает четыре вражеских корабля. Гезы всех испанцев бросают в воду, нидерландцев берут в плен, очищают вражеские суда, словно яичную скорлупу, а затем пускают их без мачт и парусов на волю зыбей. Затем бросаются в погоню за остальными восемнадцатью судами. Со стороны Антверпена задувает сильный ветер, быстроходные суда Гезов накреняются под тяжестью парусов, надутых, точно щеки монаха, подставившего лицо ветру, дующему из кухни. Корабли идут быстро. Гезы преследуют их до самого Миддельбургского рейда, и тут со всех фортов по Гезам открывают огонь. Завязывается кровопролитный бой. Гезы с топорами в руках устремляются на палубы вражеских судов, и вот уже все палубы покрыты отрубленными руками и ногами — после боя их целыми корзинами выбрасывают в воду. С фортов палят. Смельчаки не обращают внимания на выстрелы и с криком: «Да здравствует Гез!» — забирают порох, орудия, пули, зерно, затем, опустошив, поджигают корабли, — и корабли долго еще потом горят и чадят на рейде, — а сами уходят во Флиссинген.

Оттуда они посылают отряды в Зеландию и Голландию разрушать плотины, а другие отряды помогают строить корабли, в частности — флиботы водоизмещением в сто сорок тонн, способные поднять до двадцати чугунных пушек.

12

Снег падает на корабли. Дали белым-белы, а снежные хлопья все ложатся на черную воду — и тают.

Снег падает на землю. Белым-белы дороги, белым-белы еще недавно черные силуэты голых деревьев. В мертвой тишине слышно лишь, как далеко, в Гарлеме, отбивают на колокольне часы, но метель приглушает этот веселый звон.

Колокола, замолчите! Колокола, прервите простую свою и мирную песню! Приближается дон Фадрике, отродье кровавого герцога. Он ведет на тебя, вольный город Гарлем, тридцать пять отрядов испанцев — заклятых твоих врагов. Еще он ведет двадцать два отряда валлонов, восемнадцать отрядов немцев, восемьсот всадников и мощную артиллерию. Слышишь, как дребезжит чугун смертоносных этих орудий, поставленных на колеса? Фальконеты, кулеврины, широкожерлые мортиры — все это для тебя, Гарлем. Колокола, замолчите! Веселый звон, не старайся пробиться сквозь метель!

— Нет, мы, колокола, не умолкнем! Я, колокольный звон, буду прорезать метель смелою своею песнью. Гарлем — город горячих сердец, город отважных женщин. Он без боязни глядит с высоты своих колоколен на черные полчища палачей, ползущих подобно чудовищным муравьям. В его стенах — Уленшпигель, Ламме и еще сто морских Гезов. Их суда — на Гарлемском озере.

— Пусть придут! — говорят горожане. — Мы — мирные жители, рыбаки, моряки, женщины. Сын герцога Альбы объявил, что отомкнет наши замки ключами своих пушек. Что ж, пусть распахнет, если сумеет, непрочные наши ворота — за ними будут стоять люди. Не умолкайте, колокола! Пробивайся, веселый звон, сквозь метель! У нас лишь непрочные стены и рвы, выкопанные, как копали их в старину. Четырнадцать пушек плюются сорокашестифунтовыми ядрами на Cruyspoort. Там, где не хватает камней, ставьте людей. Наступает ночь, все трудятся не покладая рук, посмотришь кругом — словно никакого обстрела и не было. По Cruyspoort'у неприятель выпустил шестьсот восемьдесят ядер, по воротам святого Яна — шестьсот семьдесят пять. Эти ключи не отмыкают — вон уже за стенами вырос новый вал. Не умолкайте, колокола! Пробивайся, веселый звон, сквозь метель!

Пушки бьют, упорно бьют по укреплениям, камни взлетают, рушится часть стены. В такой пролом может пройти целая рота. «На приступ! Бей! Бей!» — кричат враги. И вот они уже лезут; их десять тысяч; дайте им перебраться по мостам и лестницам через рвы. Наши орудия наготове. Вон стадо обреченных на гибель. Салютуйте им, пушки свободы! Пушки салютуют. Цепные ядра, горящие смоляные обручи, летя и свистя, пробивают, прорезают, поджигают, ослепляют осаждающих — вот они уже дрогнули и бегут в беспорядке. Во рву полторы тысячи трупов. Не умолкайте, колокола! Веселый звон, пробивайся же сквозь метель!

142