Легенда об Уленшпигеле - Страница 123

123

Он напевал, икал, пошатывался, зевал, плевал, останавливался, будто бы оттого, что его тошнит, на самом же деле зорко следил за всем, что творилось кругом, и вдруг, услыхав пронзительный вой, остановился, делая вид, что его выворачивает наизнанку, и при ярком лунном свете перед ним явственно обозначилась длинная тень волка, направлявшегося в кладбищу.

Все так же шатаясь из стороны в сторону, Уленшпигель пошел по тропинке, проложенной в зарослях терновника. На тропинке он будто нечаянно растянулся, но это ему нужно было для того, чтобы поставить капкан и вложить стрелу в арбалет, затем поднялся, отошел шагов на десять и, продолжая разыгрывать пьяного, остановился, пошатываясь, икая и блюя, на самом же деле все существо его было натянуто, как тетива, слух и зрение напряжены.

И видел он лишь черные тучи, мчавшиеся, как безумные, по небу, да длинную крупную, хотя и невысокую черную фигуру, приближавшуюся к нему. И слышал он лишь жалобный вой ветра, громоподобный грохот волн морских да скрежет ракушек под чьим-то тяжелым скоком.

Будто бы намереваясь сесть, Уленшпигель грузно, как пьяный, повалился на тропинку и опять сделал вид, что его рвет.

— Вслед за тем в двух шагах от него лязгнуло железо, со стуком захлопнулся капкан и кто-то вскрикнул.

— Weerwolf попал передними лапами в капкан, — сказал себе Уленшпигель. — Вот он с ревом встает, сотрясает капкан, хочет освободиться. Нет, теперь уж не убежит!

Уленшпигель пустил стрелу и попал ему в ногу.

— Ранен! Упал! — сказал он и крикнул чайкой.

В ту же минуту зазвонил сполошный колокол; в разных концах селения слышался звонкий мальчишеский голос:

— Вставайте, кто спит! Weerwolf пойман!

— Слава богу! — сказал Уленшпигель.

Раньше всех прибежали с фонарями мать Беткин, Тория, ее муж Лансам, ее братья Иост и Михель.

— Пойман? — спросили они.

— Вот он, на тропинке, — сказал Уленшпигель.

— Слава богу! — воскликнули они и перекрестились.

— Кто это звонит? — спросил Уленшпигель.

— Это мой старший сын, — отвечал Лансам. — Младший бегает по всему городу, стучится в двери и кричит, что волк пойман. Честь тебе и слава!

— Пепел бьется о мою грудь, — отвечал Уленшпигель.

— Сжалься надо мной, Уленшпигель, сжалься! — неожиданно заговорил weerwolf.

— Волк заговорил! — воскликнули все и перекрестились. — Это дьявол — ему даже известно, что юношу зовут Уленшпигель.

— Сжалься! Сжалься! — повторял пойманный. — Прекрати колокольный звон — это звон похоронный. Пожалей меня! Я не волк. Руки мне перебил капкан. Я стар, я истекаю кровью. Пожалей меня! Чей это звонкий детский крик будит село? Пожалей меня!

— Я узнал тебя по голосу! — с жаром воскликнул Уленшпигель. — Ты — рыбник, убийца Клааса, вампир, загрызавший бедных девочек! Горожане и горожанки, не бойтесь! Это старшина рыбников, который свел в могилу Сооткин.

С этими словами он одной рукой схватил его за горло, а другою выхватил нож.

Но Тория, мать Беткин, удержала Уленшпигеля.

— Его надо взять живьем! — крикнула она и, бросившись на рыбника, стада рвать клоками его седые волосы и царапать ему лицо.

И она выла от горя и злобы.

Руки weerwolf'у защемил капкан; weerwolf бился на земле от дикой боли и вопил:

— Сжальтесь! Сжальтесь! Оттащите эту женщину! Я вам дам два каролю. Разбейте колокола! Зачем так громко кричат дети?

— Не убивайте его! — кричала Тория. — Не убивайте его — пусть заплатит сполна! Это по тебе похоронный звон, по тебе, убийца! На медленном огне тебя, калеными тебя щипцами! Не убивайте его! Пусть заплатит сполна!

Тория нашла на земле вафельницу с длинными ручками. Осмотрев ее при свете факелов, Тория обнаружила вырезанные в железных пластинках ромбы (обычная в Брабанте форма для вафель), а также длинные острые зубья, придававшие вафельнице сходство с железной пастью. Когда Тория раскрыла ее, то она приобрела сходство с пастью борзой собаки.

Охваченная бешеной злобой, Тория то открывала, то закрывала вафельницу, потом вдруг, скрипя зубами, хрипя, точно в агонии, крича от боли, которую ей причиняла неутоленная месть, принялась вонзать зубья этого орудия в руки рыбнику, в ноги, куда попало, и все старалась укусить его в шею и при каждом укусе приговаривала:

— Вот так он кусал железными зубами мою Беткин. А теперь расплачивается. Что, течет у тебя кровь, душегуб? Господь справедлив. Слышишь похоронный звон? Кровь Беткин вопиет к отмщению. Чувствуешь, как впиваются зубы? Это пасть господня.

Она кусала его беспрерывно и беспощадно, а когда не могла укусить, то била вафельницей. Но так сильна была в ней жажда мести, что она не забила его до смерти.

— Смилуйтесь! — кричал рыбник. — Уленшпигель, ударь меня ножом — я хочу скорой смерти! Оттащи эту женщину! Разбей похоронные колокола, умертви кричащих детей!

А Тория все кусала его, пока один старик не сжалился над рыбником и не отобрал у нее вафельницу.

Тогда Тория плюнула в лицо weerwolf'у и, вцепившись ему в волосы, крикнула:

— Ты за все заплатишь на медленном огне, под калеными щипцами! Я тебе глаза выцарапаю!

Между тем, прослышав, что weerwolf не дьявол, а человек, прибежали хейстские рыбаки, хлебопашцы и женщины. Одни пришли с фонарями, другие с горящими факелами. И все кричали:

— Убийца! Грабитель! Где деньги, которые ты отнял у несчастных жертв? Отдавай!

— У меня ничего нет. Пощадите! — бормотал рыбник.

А женщины швырялись в него камнями и песком.

— Вот она, расплата! Вот она, расплата! — кричала Тория.

— Сжальтесь! — стонал рыбник. — Я истекаю кровью. Сжальтесь!

123